Вороны в тот день летели по небу не простые, а красные.
Примета была самая дурная, да что с того: давненько уж не бывало в Многоборье добрых знамений. Если у кого в печи убегала из горшка каша, то непременно в сторону устья, к убытку; Кошки даже в жару спали, спрятав голову под живот, - к морозам; вышедший ночью во двор по нужде обязательно видел молодой месяц с левой стороны.
хоть и многовато, прочтёте - не пожалеете!У многих чесалась левая же ладонь, предвещая новые налоги. Мыши в домах до того обнаглели, что садились за стол вместе с хозяевами и нетерпеливо стучали ложками. Повадился ходить со двора во двор крепкий таракан Атлантий – он безжалостно пенял людям, что не сметают крошек на пол, и возразить ему было нечего. В разгар зимы корова родила телёнка, доподлинно похожего на бондаря Глузда. Бондаря, конечно, поучили до смерти так не делать, да что толку бить по хвостам?
Время от времени выходили из боров недобитые отшельники-неклюды, приговаривали так: вот, не слушались нас, то ли ещё будет, захотели себе начальной власти, терпите нынче и не вякайте.
И не вякали: сами виноваты, крикнув себе князя.
Князь Жупел родился не от благородных пращуров, а вышел непосредственно из грязи. Дело было летом, как раз напротив постоялого двора старого Быни. Там посреди дороги вечно держалась лужа – ни у кого не доходили руки завалить её песком и щебнем. И в некоторый день что-то в луже оживилось, забулькало, а потом начало и пошевеливаться. На беду, в эти дни по дороге никто не промчался не коне сломя голову. «Шевелюга обыкновенная», - решил старый Быня, и нет бы ему шурануть пару раз вилами в грязь, так он ещё лужу-то огородил верёвкой и привязал к ней красные лоскутки.
Через какое-то время стало понятно, что это не просто шевелюга, коли можно различить у неё руки, ноги и даже голову. К постоялому двору, обычно безлюдному, начал подтягиваться народ. Кое-кто утверждал, что это ночью чужой проезжий пьяный свалился с телеги, а теперь вот мучается. Решено было поднести несчастному ковшик браги. Но подноситель и сам пил непробудную чашу, руки и ноги его не слушались, брага пролилась прямо в лужу. Зашипело и забулькало живее прежнего – должно быть, от дрожжей, - тело обозначилось крупней и лучше, в голове даже прорезались глазки. Глазки были небольшие, зато близко посаженные, белёсые, с тоненьким чёрным и продольным зрачком. Было ещё, оставалось время навести порядок всё теми же вилами, но всем хотелось поглядеть, что будет дальше.
Дальше тело засучило конечностями и попробовало подняться. Пособлять ему никто не стал, страшась замараться. Тело заскрипело зубами и погрозило всем пальцем. «Соображает!» - обрадовались люди. Распахнулся большущий рот, оттуда раздавались ругательные слова, да такие грозные, что росли, мнилось, прямо из зубов. Слов этих здесь раньше не слыхивали.
Тело встало на корточки, всё облепленное черной грязью и мелкой зелёной ряской, и выбрело из лужи, по дороге перекусив ограждающую верёвку. Народ посторонился, доброхоты слетали к колодцу и окатили грязного студёной водой. Он задрожал, но показывал руками – давай, мол, ещё. Когда грязь и ряска сошли, из-под них показался небольшой человечек в золочёных одеждах. Голова у него была совсем круглая, ушки топориком, нос морковкой, брови домиком, а каковы глаза и рот, все уже видели. Волос на голове водилось немного, зато вокруг лба, висков и потылицы поднимались острые костяные выросты.
- Да ты кто будешь? – спросил старый Быня.
- На же – не признали! – обиделся выходец из грязи. – Вы глаза-то бесстыжие протрите! Я же ваш прирождённый князь, грозный Жупел Кипучая Сера!
Укрепляя его правду, в воздухе и впрямь завоняло.
В Многоборье никаких князей не знавали и в худшие времена – от иных земель было оно отделено, как всякому понятно из названия, множеством непроходимых боров…
- А почему на голове рога? – привязались люди.
- Сами вы рога! Это княжеская корона!
Потрогали корону пальцами – твёрдая, и с головы её ничем не собьёшь, разве что голову снести, пока не поздно.
- А вы не верили… - усмехнулся князь Жупел Кипучая Сера.
… - А деревянной – сам жри! – крикнул Жихарь и метнул липовое орудие через весь стол.
Стол был, конечно, не три версты. Лёгкая ложка не пролетела бы такую долгую меру. А тут Жихаревых сил хватило в самый раз.
Ядовитая деревяшка, гудя и завывая в воздухе, пролетела над братинами с вином, над жареными лебедями и печёными поросятами, над могучими осётрами и палевой стерлядью, над горами чёрной икры, над заморскими бананами и родной квашеной капустой, над великанскими пышными пирогами 22 видов и родов, над мисками с мочёной брусникой, над редькой в меду, над варёными в пиве раками, над студнем говяжьим, над студнем свиным, над студнем куриным (длинные, длинный был стол, чего уж там!), над жареной бараниной с гречневой кашей, над карасями в сметане, над отварными телячьими ножками, над гусями, затаившими в себе яблоки, над киселём из пареной калины, над стогами зелёного лука, над печатными пряниками, над кашей из сладкого сорочинского пшена, над солёными огурцами, чей рассол дожидался завтрашнего утра, над щами, борщами и ухой, над варёными языками, над томлёной печёнкой…
Но тут стол всё-таки кончился и начался грозный князь Жупел Кипучая Сера. Летящий снаряд угодил ему черпаком прямо в лоб.
Эх, зря пожалел богатырь метнуть золотую ложку, та наверняка сумела бы развалить Жупелу голову, а дружинники хвастались бы потом, что на столе у них сегодня были княжьи мозги.
Лог у князя был хоть и невысокий, но очень твёрдый, и липа не сдюжила, раскололась как раз на две половинки. Обе они были немедленно похищены на память ближайшими сподвижниками Жупела. Князь в это время потерял сознание…
Князь очнулся и встал. Его и без того лишаистое лицо пошло красными пятнами – то ли от гнева и стыда, то ли от яда, пропитавшего липовую ложку.
(Успенский - не ожидали?)